... и слово "морфология" придумал Гете. Интервью с проф. Дзержинским.

Скажите, пожалуйста, как началось ваше увлечение биологией?

- Летом мне часто приходилось жить на даче или в деревне, и я просто не мог остаться равнодушным к этому зрелищу подвижных животных. Особенно пронзили мое сердце насквозь птицы. Я помню случай, когда мне встретился в кустах маленький слеток, уже точно не помню, какой птицы, может быть, мухоловки-пеструшки или серой мухоловки. Он, видимо, был настолько огорошен при моем появлении, а может быть, инстинкт заставлял его полагаться на то, что я его не замечу. Он позволил взять себя в руки - ну, такая удача, конечно, меня "повредила", и после этого я стал мечтать о новых таких встречах, о новых удачах. Я находил много насекомых; тогда фауна была богаче. Это было в Одинцове. Полно было бронзовок, встречались майки (это жуки из нарывников). Конечно, мечтал поймать махаона, но видел его всего несколько раз после этого; я знаю, что их бывало и много, но мне не попадались.

Но кроме того, были еще объекты в моем детстве, которые меня сильно поразили - это были паровозы. Тогда их было полно. Вот этот набор блестящих деталей, которые двигались и были понятны, потому что у него механизм наружный, который можно было созерцать, он меня непреодолимо привлекал, и я стал таким неисправимым любителем техники в детстве. С тех пор я стал любителем живых существ, особенно птиц, а может быть это связано с тем, что они недоступны. То, что мне удалось взять слетка в руки это редкий случай. А мне тогда было 8 лет, С другой стороны, у меня был всегда большой интерес к технике. Сейчас я изучаю хватательную систему, которая представляет собой механизм. Таким образом, эти два случая импринтинга "принудили" заниматься этим всю жизнь. Конечно, была еще несусветная удача. Много было у меня знакомых и друзей и даже наших студентов, которые тоже все это любили, но им меньше повезло, и жизнь не позволила им этим заниматься. У меня так сложилось, что я смог заниматься этим всю жизнь, но такое определенное начало было очень рано заложено.

Как вы относитесь к тому, что многие студенты нашего факультета после окончания учебы уезжают работать и жить за границу, считаете ли вы, что здесь есть вина государства или дело в чем-то ином?

-Я к этому нормально отношусь. По-моему, это хорошо. Это свобода - как складывается, так они и поступают. Здесь есть свобода действий, стихийных обстоятельств. Поэтому говорить о том, что это чья-то вина, нельзя, потому что государство не обеспечило им возможность жить и работать здесь. У нашего государства нет фактически свободы, что-то быстро взять и изменить. Эта ситуация складывалась давно и складывается сейчас в высокой степени стихийна. Бедность нашего отечества и нашей высшей школы - это тоже результат стечения стихийных обстоятельств. Ситуация эта, если и будет исправлена, то медленно, а не по мановению какого либо сознательного руководителя. В этом видна такая же печальная ситуация такая же неотвратимая, как погода, к которой надо только приспосабливаться. А то, что эти люди, вместо того чтобы менять профессию или как-то прозябать, могут найти себе лучшую долю - ну что ж, это неплохо.

Я с вами согласен, но можно ли тут сказать о недальновидности нашего государства, пустившего эту ситуацию на самотек, ведь если так будет продолжаться, то через 20-30 лет у нас просто не останется новых научных кадров?

-Ставить вопрос о дальновидности или недальновидности можно, обсуждая принимаемые решения и выполняемый выбор. А вот какой выбор есть перед этими нашими руководителями, точно мы не знаем. Я подозреваю, что этот выбор очень беден и таких вариантов, которые были для выбора благоприятны, их просто не предоставлено. Можно говорить о том, насколько наши руководители "напрягаются", чтобы сдвинуть это дело в лучшем направлении хотя бы немного, на какие то шажки. Мы недавно слышали разговоры об этом. Насколько здесь возможны дела, а не только слова, посмотрим. Проблема нашего ожидаемого старения и угасания по этой причине существует. Задержать молодых специалистов здесь очень трудно. Мы им можем предложить очень жалкое существование, хотя хорошие возможности. То, что они здесь заработают, для семейного человека совершенно невыносимо, поэтому мы можем надеяться задержать только тех, кто пока что одинок и совершенно несусветно увлечен. Такие есть, но им тоже приходится как-то искать возможность заработать дополнительно, что им, конечно, мешает профессионально развиваться. Таким образом, все достаточно плохо.

Как бы вы отнеслись к тому, если бы ваши внуки пошли по вашим стопам и стали заниматься зоологией?

- У меня двое внуков. Старший говорит, что он боится крови и поэтому анатомия ему в принципе не подходит. Он интересуется техникой. Младший, которому сейчас 5 лет, очень интересуется животными и их внутренним строением. Я иногда приношу домой препараты, чтобы в выходные работать, и все это его очень интересует. Периодически он говорит мне, что когда вырастет, то будет моим студентом. Особенно полагаться на эти обещания пятилетнего трудно, но я бы с удовлетворением отнесся, если бы он пошел по моим стопам. Хотя это маловероятно, нужно стечение обстоятельств. Очень важно, чтобы его настроение сохранилось. Слишком много соблазнов, хотя при том строе натуры, который он уже обнаруживает, он вполне пригоден для этой работы. Но этот строй натуры также пригоден и для жизненных поприщ инженера, машиностроителя, авиаконструктора или врача. Выбор не простой, и все может сложиться по-разному. Во всяком случае, я бы отнесся к этому положительно.

Учитывая то, что 21-й век является веком синтеза наук - молекулярной биологии и генетики, биологии и химии, синтеза нейронаук: каким в этом свете вам представляется будущее зоологии позвоночных и как вы относитесь к замечаниям, что зоология уже достигла своего расцвета, а теперь это практически мертвая наука?

- Во-первых, морфология, которой я занят, когда-то была наукой, более или менее обособленной среди других наук, а сейчас мне кажется наиболее интересным источником перспектив как раз задача ее синтеза с другими направлениями зоологии, ее включение в систему интегральных представлений и в систему настоящих интересных методов исследования животных, и притом в случае морфологии это особенно хорошо заметно, ну может быть, мне несколько больше, как человеку, занимающемуся этим углубленно. Если взять технику, то конструкция автомобиля или стрелкового оружия кажется чем-то абсолютно необходимым для сведения человека, который этим пользуется. В тех случаях, когда человек использует какие-то рукотворные инструменты, когда данные об их устройстве исходно доступны, то само собой разумеется, что разбираться в этом до какого-то уровня, практически возможного, совершенно необходимо. Такой же интеграции между остальными конструкциями, представлениями о пользовательских возможностях, т.е. экологических свойствах видов животных, такое представление пока что отсутствует. Потребность в нем, которую по аналогии с техникой легко себе представить, нам предстоит удовлетворить.

Это очень интересные перспективы, и как раз над этим я и пытаюсь работать вместе с несколькими своими коллегами. Таким образом, получается, что этот путь синтеза - путь включения интересующих нас дисциплин. Он отнюдь не ведет к омертвлению, а скорей к оживлению, и поэтому путь синтеза зоологии с другими биологическими дисциплинами, молекулярной биологией, в частности, есть путь очень перспективный, но, с другой стороны, биоразнообразие животных так велико, а детальные исследования оказываются столь интересными - не общий взгляд, а именно детальное вникание в тонкости организации данного вида животных, его морфологии, поведения, такие интересные факты нам дает знание о связях, которыми это животное, этот вид вплетен в окружающее сообщество, и конечно без этого невозможно решение задач прикладной экологии. Какое-то омертвление зоологии, омертвление частных исследований сводится совершенно к нулю.

Объединить достаточно глубокое понимание частностей с очень широким синтезом соседних направлений - это просто недоступно человеку, реально недоступно. Поэтому мне кажется, что потребность в специалистах, которые будут живыми знатоками этих тонкостей, эта потребность никогда не угаснет. Конечно, со временем будут построены базы данных, компьютерные программы беспредельной емкости беспредельного размера, которые могут быть такими интерактивными хранителями информации, и в них эта информация будет более доступна, чем в книгах, и тем самым может быть потребность в живых ученых - носителях информации - может быть несколько ослаблена. Тогда, может быть, зоологов не будет очень много, потому что сейчас их намного меньше, чем этого заслуживает наш объект, чем этого заслуживает биоразнообразие. Но их наверное не меньше, чем обществу разумно ассигновать финансовых и психических сил. Потому что существует масса других вызовов и задач, на которые должно откликаться общество.

Cравнивая вашу студенческую жизнь и жизнь нынешних студентов, можете ли вы сказать, какие перемены в студентах произошли за это время?

- Мне нелегко это увидеть, потому что я все время общаюсь со студентами. Я окончил университет в пятьдесят девятом году. В шестидесятом году я вел занятия как аспирант, а в шестьдесят третьем году я стал штатным ассистентом. С 1 сентября шестьдесят третьего я регулярно все время я вел занятия. У меня был перерыв всего 4 года тогда, может быть, я мог бы что-то заметить, но не помню. У нас ребята хорошие, и мне кажется, что мои товарищи и мои однокашники, с которыми я учился, тоже были неплохой народ. Нас объединяло то, что мы были преданы науке и по этой причине любили наш объект. Мы хотели этим заниматься. Сейчас к этому добавилось то, что нет распределения, о судьбе нынешних студентов никто не печется. Образование зоолога ничего благоприятного с точки зрения будущей карьеры не предвещает, и, тем не менее, будущие студенты стремятся на нашу кафедру, чтобы удовлетворить свою непонятную любовь, влечение сердца. Неслабые люди, потому что они преодолевают большой конкурс и имеют большую психическую энергию, направленную на преодоление трудностей. Встречаются среди них и такие, которыми я как морфолог недоволен. Некоторые из них с определенным сопротивлением и с большой неохотой изучают морфологию позвоночных. Но таких единицы. Это нормально. Какой-то определенный процент таких людей был и в наше время, и есть сейчас.

Как вы относитесь к тому, что теперь на биофаке существуют 3 отделения; не лучше ли ввести практику, когда абитуриенты поступают сразу на определенную кафедру?

- По моему, так хорошо. Дело в том, что существует тенденция отсрочить распределение, и мы стараемся ее придерживаться. Мы даже теперь проводим распределение не на 1 курсе, как раньше, а на втором. Во-первых, нам выгодно, что студенты уже прошли две сессии. Мы можем немножко посмотреть, что они собой представляют. Во-вторых, они уже немножко познакомились, лучше проверили себя и лучше представляют, чего они хотят. Мы все время огорчались, когда нам приходилось распределять их на первом курсе. Я приветствую именно нынешнюю возможность. С другой стороны, разные направления среди существующих на факультете - физиолого-биохимическое, биофизика и зоолого-ботаническое они действительно очень сильно размежёваны. И люди, которые идут к нам, очень редко хотят перейти с одного отделения на другое. Получается, что такое разделение носит компромиссный характер. И одна тенденция соблюдена, и другая.

Какие профессиональные и личные качества вы больше всего цените в людях?

- Что касается личных качеств то здесь я не открою какой-либо "Америки", а вот в смысле некоторых психических качеств и таких, которые имеют отношение к профессии, вот тут точка зрения есть. В нашей науке, хотя это, может быть, широко характерно для ученых разных специальностей, требуются две способности - способность проводить наблюдения и способность излагать их результаты словами. Откуда берутся слова? А слова из литературы, из культуры науки. Мне встречаются люди среди студентов и среди моих коллег-зоологов, которые оказываются людьми сугубо книжными. Они мне представляются людьми с резким доминированием левого полушария, аналогами цифрового компьютера с "цифровым мышлением". Они обычно очень сильные люди, но я не знаю, насколько они хороши как диалоговые системы. Интеллект человека должен представлять собой диалоговую систему для решения некоторого класса задач. У меня было такое впечатление, что эти люди с некоторым классом задач справляются более трудно.

Мне кажется, что в двух словах задачу нашей науки можно сформулировать, как добывание некнижного знания и превращение его в книжное. Обе эти стороны важны одинаково. Поэтому, если человек обладает художественным мировосприятием, прекрасным воображением, у него накоплено огромное количество наблюдений, и он свободно ими оперирует, но в тоже время не знает точных традиций теоретической стороны своей дисциплины, то ему трудно сделать какие-то обобщения, трудно интерпретировать эти факты, богатейшую сокровищницу которых он накопил. В течение своей жизни он будет соблазнять своих коллег и учеников будет их радовать, а какую-то часть в определенном смысле унесет с собой в могилу.

Если человек сугубо книжный, то ему трудно найти новое, потому что словесные истины, с которыми он имеет дело, - они все несвежи и не создают парадоксов, которые он мог бы разрешить путем поиска. Ясно, что это не самый лучший вариант. А существуют натуры диалоговые. Такой натурой был поэт Гёте. Он оставил очень серьезное наследие в анатомии растений и в анатомии животных. Он придумал слово морфология. Его определение справедливо и сейчас. Он определил морфологию как учение о форме живых тел, об их образовании и преобразовании. Т.е. фактически для него морфология - это анатомия в процессах. Для зоолога и для морфолога, в частности, такое равновесие между способностью к наблюдению и интерпретации очень ценная вещь.

И последний вопрос. Что бы вы могли пожелать абитуриенту биофака 2001?

- Только одно пожелание чтобы они попали на биофак. А остальные пожелания - это уже нам. Чтобы они были людьми романтическими, хорошо мотивированными в нашей области. Еще хорошо, чтобы они были сильными, потому что это романтическое любопытство боится усталости. Мне много раз приходилось наблюдать, насколько сильно люди могут измениться за время учебы. На червертом курсе непосредственный интерес у них нередко сохраняется уже только к области, с которой связаны их курсовые работы. И еще им, наверное, можно пожелать, чтобы, стремясь к нам, они не ошиблись в своем выборе.